Букет кактусов - Страница 34

– Спасибо за заботу, Михаил Петрович, да только нам не привыкать. Приходится гореть на работе, чтоб не отстать от доблестного обвинения!

«Что нужно от меня этому старому лису?..»

На этот раз дребезжащему голосу в трубке предшествовало дребезжащее хихиканье.

– Вы в своем репертуаре, милейшая Елена Марковна: вам палец в рот не клади! Небось, и к завтрему приготовили моим орлам немало своих «фирменных» колкостей, а?

– Ба! То-то я думаю: чего это ради сам прокурор города в девятом часу вечера удостоил своим вниманием скромного адвоката без «вертушки»?.. Так вы хотите, чтобы я обсудила с вами тезисы своего завтрашнего выступления?!

– Помилуйте, голубушка: Бог с вами! Может, мне и правда пора на покой, как кое-кто считает, но я еще не выжил из ума! Нет, уважаемая Елена Марковна: ваше пусть при вас и останется. Богу, как говорится, Богово, а кесарю – кесарево. Я хотел только, как старший товарищ, проявить чуткость и понимание момента. Как коллега по Фемидиному, так сказать, цеху, хе-хе...

– За чуткость благодарю. Хотя – не буду кривить душой! – меньше всего рассчитывала найти ее у вас. Только я, Михаил Петрович, что-то не возьму в толк: о каком таком понимании момента вы говорите? По-видимому, у меня это самое понимание как раз отсутствует.

– Ну что вы, уважаемая, что вы! Вы не можете не понимать момента. Я просто отказываюсь в это верить!

Елене Марковне не понравились ни тон, которым были сказаны эти слова, ни пауза, последовавшая за ними. «К чему это он клонит, черт побери?!»

– В то время, когда глобальные задачи перестройки требуют от каждого из нас масштабных дел и нового мышления, – мы с вами, голубушка моя Елена Марковна, просто не можем позволить себе использовать наш профессионализм как мелкую разменную монету! Не имеем права!

«О Боже, старик сошел с ума! Неужели он это серьезно?»

– Не можем мы, не должны растрачивать себя по пустякам. Вроде этого трехкопеечного дела по обвинению в умышленном убийстве на почве ревности, которое слушается завтра в Центральном нарсуде. Признаться, я был просто обескуражен, уважаемая Елена Марковна, когда узнал, что защиту будете представлять вы, юрист такого высокого класса...

– Минуточку, минуточку! – Гольдштейн не верила своим ушам. – Или я в самом деле сегодня переработала, или... Или я должна буду расценить все услышанное как попытку оказать давление на защиту!

– Уверен: вы этого не сделаете, моя дорогая. Какое там давление, что вы... У нас с вами приватная беседа, так сказать, между четырех глаз. Виноват: между четырех ушей. Просто я хотел по-дружески предупредить вас, что существуют, так сказать, соображения высшего порядка, о которых забывать не следует. Даже вам, Елена Марковна...

– Предупредить?!

– Ну, не стоит придираться к словам, голубушка моя. Не предупредить – так напомнить о некоторых обстоятельствах, которые иногда могут... м-м... осложнить нам жизнь. Если, конечно, мы вовремя их не оценили правильно и не просчитали возможные последствия... Вы меня слышите?

– Прекрасно слышу. Настолько прекрасно, что теперь мне понятно: это не я переутомилась, а вы сошли с ума, товарищ Соколов! Какие еще «обстоятельства», какие «возможные последствия»?! О чем вы, черт возьми?!

Она еще надеялась, что сейчас услышит хихиканье, похожее на дребезжание старой треснувшей жестянки, и слова: «Ладно, ладно, голубушка моя, не кипятитесь! Что, ловко я вас разыграл, а?» Правда, подобные розыгрыши Старик не практиковал раньше, но, быть может, он начал теперь?..

Однако «треснутый» голос в трубке отнюдь не был похож на голос шутника.

– Елена Марковна, вы же умная женщина! И, говорят, с богатым воображением... Включите его! Не заставляйте меня, старика, озвучивать то, что, как говорится, и ежу понятно.

Тут Соколов закашлялся, извинился перед собеседницей. Наступила короткая пауза, в течение которой адвокат мучительно соображала – швырнуть ли ей трубку прямо сейчас или все-таки дослушать этот бред до конца.

Лицо Елены Марковны, обычно бледное, сейчас пылало красными пятнами. Случалось, ей и раньше предлагали «учитывать обстоятельства» и «просчитывать последствия», частенько предлагали... Но, как правило, то были либо ее подзащитные, либо их «доверенные лица». Изредка – представители обвинения. Сам прокурор города делал это впервые.

Когда «старший товарищ» заговорил снова, это опять был добродушный, заботливый дедуля.

– Ох, простите вы меня, голубушка моя! Столько времени у вас отнял по пустякам... А вас, наверное, дочурка заждалась, а? Она ведь у вас, кажется, с золотой медалью закончила? Умница, умница, такое прилежание нынче редкость. Моя вон внучка... А, не хочу и говорить, одно расстройство! Я слышал, она у вас собирается на наш юрфак поступать – по маминым, так сказать, стопам? Похвально, похвально. Только... трудновато будет, Елена Марковна! Там ведь, считайте, из одних медалистов конкурс – четыре человека на место, не считая ребят с отличными аттестатами... Да что это я вам толкую, вы же сами знаете. Скажу вам откровенно, голубушка: надо бы, надо поддержать своих, ой как надо! Нам отличные специалисты нужны – специалисты с местными, так сказать, корнями.

– Ну, если вы только об этом беспокоитесь, Михаил Петрович, то, право же, не стоит!

Еленой овладело смешанное чувство гнева, досады и облегчения: дешево же ее покупает этот старый пакостник! Раз уж взялся за шантаж – мог бы придумать что-нибудь покруче. Ну, например, припугнуть, что ее могут вышибить из жилищного кооператива, многострадального и долгожданного, который наконец-то должен вступить в строй к новому году...