Букет кактусов - Страница 9

Журналисты-новобранцы быстро «простили» Александре ее медаль, и отношения с курсом сложились как-то сразу и легко. В особенности же – с его «иностранным легионом». Негры, арабы, афганцы и «латинос» почему-то с первых дней сгруппировались вокруг Саши и двух ее новых подружек, Маринки и Наташки. Может быть, потому, что эта троица, хорошо дополняя друг друга, представляла собой для иностранцев некий совокупный идеал русской девушки?..

Фигуристую красотку Марину Мелешкину, которой уже стукнуло двадцать, вообще не пропускал ни один мужик, независимо от возраста, социального статуса и цвета кожи. Она же была созданием не столько ветреным, сколько паталогически не умеющим выживать без постоянного мужского внимания, но при этом – добрейшим и дружелюбнейшим. С момента своего появления на рабфаке в прошлом году она стала объектом самых ужасных сплетен, из которых девяносто девять и девять десятых процента при ближайшем рассмотрении оказывались туфтой. Именно Маринка была первой, кто заговорил с «легендарной Александровой», которую все знали до сих пор только по спискам поступивших абитуриентов. А на другой день они уже болтали как старые подруги и строили совместные планы.

Наташа Бодровская, бледная круглолицая северянка из Архангельска, ужасно близорукая и ужасно застенчивая, была полной противоположностью Мелешкиной, способной пробудить жизнь даже в трупе. Вчерашняя школьница, как и Александра, она бредила кинематографом, собирала в альбомчик фотографии зарубежных актеров и лирику современных поэтов и мечтала о своем идеале мужчины. Пока же идеала не просматривалось на горизонте – впрочем, как и мужчины вообще. Но Наташа не теряла надежды, а пока оставалась надежной подругой (в том смысле, что даже при всем желании бедняжке было бы не под силу «чужого парня увести»), умной собеседницей и отличным товарищем, всегда готовым бескорыстно позаниматься с однокурсниками, для которых «елька» и «вилька» – суть одно и то же.

Что касается самой Саши Александровой, то она была как бы «средним арифметическим» двух своих подружек, «мостиком» между двумя полюсами. И внешне, и внутренне она сочетала в себе наиболее яркие качества, присущие обеим девчонкам и помноженных на ее собственную личность. В ней были и Маринкина привлекательность, и Наташина начитанность и романтичность, и доброта, отличающая их обеих. И ее собственные, «александровские» прямота, решительность и сила духа.

Никому – даже Маринке Мелешкиной – Александра не рассказала о знакомстве с Борисом. И тем более – о том впечатлении, которое произвел на нее этот парень. Ей казалось: если об их неожиданном сближении никто не будет знать, то у нее еще остается шанс предотвратить грядущее бурное вторжение Жемчужникова в ее жизнь.

Но на самом деле то, чего она боялась, уже произошло. Сердце Саши, еще только открывая в себе способность учащенно биться от взглядов Рэя, песен Даниэля, шуточек Вити Морозова, румяного бородача-рабфаковца, от знаков внимания многих других парней, – ее сердце было тут же безжалостно похищено человеком, которого, казалось, нимало не интересовали ни методы, ни последствия этой операции. Человеком, который был настолько в себе уверен, что даже не счел необходимым сражаться за сердце девушки с другими претендентами. Он просто выбрал его – и отложил для себя, как откладывают понравившуюся вещь в магазине, чтобы после вернуться с деньгами и оформить покупку.

Не раз, не два, конечно, Саша прокручивала в памяти тот их единственный первосентябрьский вечер. Вспоминала слова, взгляды, жесты, улыбки и полунамеки, так и сяк раскладывала из всего этого свой собственный «пасьянс»: что может значить то и что – это?.. Борис был неотразим – с первой минуты свидания и до последней. Или, по крайней мере, отчаянно старался быть таким. Но почему-то, при всем том, что он по-прежнему казался Александре старым знакомым, при том, что он все больше интересовал ее и притягивал, девчонку весь вечер не покидало какое-то странное, смутное чувство тревоги. Словно она находилась в зоне законсервированного ядерного реактора, этакого «второго Чернобыля», и знала, что в любой миг губительная энергия может продрать защитный саркофаг к чертовой матери, и тогда...

Ох, уж эта первая минута! Особенно часто вспоминалось Александре, как она, расфуфыренная, величаво выплыла из арки своего дома и... никого не увидела! «Ангел-хранитель» спрятался за толстым стволом старого тополя, да так профессионально, что даже обойдя кругом гиганта, девушка ничего не заметила и не услышала ни шороха. Она уже готова была разреветься от злости и обиды, но тут на глаза ей легли сильные ладони.

– Вы не меня потеряли, миледи?

Саша порывисто обернулась, готовая нарушить собственные традиции взаимоотношений с сильным полом и выцарапать нахалу его бесстыжие серые зенки. И... не сразу узнала Жемчужникова. Куда девался вихрастый паренек в потертой джинсовке, порой смахивавший на подростка? Борис как будто бы даже стал выше ростом, и уж конечно – старше. Его пышные светлые волосы теперь лежали красивыми блестящими волнами. Серые летние брюки – под цвет глаз, черный жилет – «пара» к начищенным до блеска башмакам, и безупречно белая свободная рубаха с расстегнутым воротом, которая так соблазнительно подчеркивала смуглую обветренную кожу «стройотрядовского волка»...

Не отрывая от ее лица «бесстыжих зенок», Борис со вкусом поцеловал пальчики Александры, которые минуту назад были готовы попортить его мужское великолепие.

– Привет, Шурик! Здорово я тебя наколол, а? Ну, прости, прости! Выглядишь потрясно. Впрочем, я тоже соответствую, правда? – Самодовольно ухмыльнувшись, Жемчужников крутанулся на каблуках, демонстрируя себя. – Итак, какие будут предложения у миледи по поводу дальнейшей программы? Что до меня, то я за максимум.