– То есть продолжаете утверждать, что двадцать восьмого апреля, в вокресенье, вы не были в квартире потерпевшей Жемчужниковой, Ольги Геннадьевны, по адресу...
– Так что же, Александрова? Я должен занести в протокол.
– Да, утверждаю. То есть, продолжаю... В общем, меня там не было! И вы уже сто раз заносили это в свои протоколы.
Сергей Юрьевич терпеливо улыбнулся.
– Что поделать, вы сами виноваты, Александра Александровна. С такими упрямыми клиентами, как вы, приходится понапрасну изводить горы бумаги. Итак, ваш ответ – нет?
– Нет!
– Пишите, Валя, – следователь кивнул стенографистке и, откинувшись на стуле, с интересом воззрился на подозреваемую. – Не понимаю я вас, Саша... Можно мне так вас называть? На что вы надеетесь? Ведь против вас все улики.
– Какие улики? Они все косвенные!
– Что ж, почти верно, – улыбнулся Мыздеев. – Но их слишком много, Сашенька! А когда косвенных улик слишком много, согласитесь, все вместе взятые они очень смахивают на прямую улику. Вас заметила соседка Жемчужниковых, когда вы спускались по лестнице: это в точности совпадает по времени с установленным экспертизой временем смерти Ольги Жемчужниковой...
– Она опознала меня неуверенно. Я имею в виду – соседка, Марьина.
– Понятно: сама потерпевшая вас опознать уже не сможет. Да, Марьина не уверена: в подъезде было темно. Но она показала, что это могли быть вы. Кстати, поднявшись на четвертый этаж, Марьина заметила на резиновом коврике перед дверью сорок первой квартиры и на лестнице множество мокрых следов. На основании чего свидетельница сделала заключение, что неизвестная, которую она заметила в подъезде, приходила именно к Жемчужниковым... Ладно, Александрова: предположим, это свидетельство против вас – действительно косвенное. Зато вас уверенно опознали два других свидетеля – Долин и Курышев, которые в тот день вместе с вами пережидали грозу в магазине «Океан». И опять-таки, было это примерно в то время, когда Жемчужникова умерла от разрыва сердца в результате утопления. Один из них показал, что вы разговаривали по телефону-автомату с женщиной по имени Ольга Геннадьевна и просили ее о встрече. Другой слышал, как вы произносили угрозы в адрес некой особы, которую называли «рыжей гадиной», при этом упомянули также имя «Борис» – следствие полагает, что это Борис Жемчужников, еще один свидетель по делу. И наконец, вы, в состоянии крайнего возбуждения, выбежали из укрытия под дождь и направились именно в сторону дома, где жила потерпевшая.
– Вот именно: в состоянии крайнего возбуждения! Я была взволнована, расстроена... вы знаете чем. Разве можно относиться серьезно к таким «угрозам»?!
– Предположим, это так, и ваши слова действительно не стоило бы принимать всерьез – если бы Ольга Жемчужникова осталась жива и невредима. Но она умерла, Александра Александровна! И умерла именно в этот день и в этот час. Не кажется вам, что это довольно странное совпадение?
Саша опять переживала хорошо ей знакомое с недавних пор чувство: словно все происходящее происходит не с ней. Вот она сидит в этом почти что уютном кабинете и спокойно беседует с этим милым молодым следователем – беседует о чем-то отстраненном, не имеющем к ней, к ее судьбе никакого отношения.
– ... Я говорю – «совпадение»-то получается не в вашу пользу, Саша! Кстати, могу угостить хорошим кофейком. Хотите?
– Нет, спасибо. В самом деле, совпадение странное. Но от этого оно еще не перестает быть совпадением, правда? Ведь, насколько я понимаю, не доказано, что Жемчужникова умерла насильственной смертью. Если бы я или кто-то другой пытались ее утопить, она бы, наверное, сопротивлялась! Остались бы следы борьбы, ну, я не знаю... Соседи слышали бы шум. Наконец, на трупе остались бы синяки, ссадины...
– Верно. В логике вам не откажешь, Александра Александровна, – кивнул Мыздеев. – Но вы забываете об эффекте внезапности. Скорее всего, убийце удалось проникнуть в квартиру незамеченным – иначе он не застал бы свою жертву в ванне. Возможно, вернувшись с турбазы, Жемчужникова забыла запереть дверь. Или заперла ее недостаточно тщательно. Во-вторых, убийцей был, скорее всего, человек, физически более крепкий, чем его жертва.
Следователь окинул подозреваемую оценивающим взглядом.
– Вы знаете, что Ольга Жемчужникова отличалась хрупким телосложением, значит...
– Я этого не знаю! Я никогда ее не видела!
– Хорошо, пусть так. Я только хотел сказать, что сильной, спортивной девушке вроде вас вряд ли было бы трудно утопить в ванне особу вроде Жемчужниковой, да еще если бы вы застали ее врасплох. Соседи внизу не могли ничего слышать: их не было дома. Наконец, вы – или кто-то другой, прошу прощения! – могли воспользоваться, к примеру, полотенцем, чтобы не оставить следов на трупе. Кстати, оно и было обнаружено на полу в ванне – мокрое полотенце, скрученное жгутом...
«Господи, неужели оно там было?! Я не заметила никакого полотенца...»
– Абсурд какой-то... Я ее не убивала, понимаете?! Это был несчастный случай! И вообще: как это я могла вот так взять и убить совершенно незнакомого человека?! Ведь я никогда раньше не видела Жемчужникову, говорю же вам...
– «Раньше»? Вот вы и попались, Саша! – добродушно засмеялся Мыздеев.
– То есть, я хотела сказать – никогда не видела, вообще! Это вы меня запутали!
«Дура, дура, дура!!!»
– Хорошо, забудем об этом. Как вы могли вот так взять и убить, вы говорите? Ревность, Александра Александровна, все ревность! Она порой толкает людей и не на такое.
Сергей Юрьевич знал, о чем говорил.
– Ведь вы не скрываете своих... м-м... близких отношений с Борисом Жемчужниковым, который проживал в одной квартире с потерпевшей. И вы подозревали его в любовной связи со своей мачехой. В распоряжении следствия имеется письмо, написанное вами и адресованное Ольге Жемчужниковой. И в нем вы обвиняете Жемчужникову в таких вещах, что... Ну, вы-то понимаете, о чем я: сами писали! Конечно, свидетель Жемчужников категорически отрицает эти обвинения, но ведь вас это, как я понимаю, не убеждает...